Президент ГК «Прогресс Агро» Андрей Олейник: «По всем культурам идет рост себестоимости»

Попавшему под санкции Минфина США Олегу Дерипаске пришлось спешно выходить не только из крупных промышленных, но и сельскохозяйственных активов, в частности агрохолдинга «Кубань». Теперь его предприятия работают в составе ГК «Прогресс Агро» с новыми собственниками. Как санкции сказались на бизнесе, о влиянии на него экспортных пошлин на зерно, новых проектах и перспективах сельского хозяйства в целом изданию “Коммерсантъ” рассказал президент - председатель совета директоров ГК «Прогресс Агро» Андрей Олейник.

Сейчас «Прогресс Агро» не имеет ничего общего с агрохолдингом «Кубань». В группу вошли предприятия, которые были в «Кубани»,— растениеводческое и животноводческое предприятие «Рассвет», мясокомбинат «Южный», сахарный завод «Свобода». Часть предприятий — это в основном сервисные, не функциональные — не вошла. Добавились и другие активы.

— Продажа бизнеса была вызвана санкциями?

— Это была одна из причин. Агрохолдинг «Кубань» стоял первым в санкционных списках, если помните.

— Как санкции сказались на бизнесе?

— Для «Кубани» тогда сразу фактически полностью закрылись все экспортные поставки. Мы работаем на импортной технике, нам нужны импортные запчасти, это тоже стало проблемой. Кроме того, осложнилась прямая закупка средств защиты и гербицидов.

— Подсчитывали ущерб?

— Цифру не скажу, но это очень весомые суммы.

— Сохраняются ли сейчас какие-то риски уже для «Прогресс Агро»?

— Нет, никаких и быть не может. Санкции накладывались на физическое лицо и аффилированные с ним компании.

— Имеют ли нынешние владельцы «Прогресс Агро» какое-то отношение к Олегу Дерипаске? Это его друзья, знакомые, родственники?

— Нет, никакого отношения не имеют. Это самостоятельные бизнесмены с интересами в разных сферах, в том числе в сельском хозяйстве.

— Как холдинг завершает год?

— Год был очень непростой. В первую очередь из-за погоды. Краснодарский край поймал все риски, какие можно. Когда нужен был снег — снега не было, когда нужен был дождь — была засуха, а когда нужна была жара — шли дожди. Соответственно, мы немного провалились по урожайности.

По пшенице по разным полям от 5% до 10% было снижение, аналогично по сахарной свекле. В этом году по этой культуре в среднем собрали около 450 центнеров с гектара, тогда как всегда было от 550 до 680 центнеров с гектара. Плюс сахаристость ниже в этом году. Мы нормально выходим на объемы производства сахара, но за счет закупки сахарной свеклы. Второе — это экспортные квоты и пошлины. Довольно серьезно осложнили нам жизнь в этом году в первую очередь пошлины. Очень трудно в этой ситуации планировать экспортные поставки, денежные потоки, особенно валютные.

— Какие у вас финансовые результаты?

— У нас в планировании заложено, что ключевые показатели должны быть лучше, чем в предыдущем периоде. В 2020 году у нас было 11,5 млрд руб. выручки, 2021 год мы закончим, наверное, с более 14 млрд руб. выручки. Годовая прибыль в 2020 году была 1,8 млрд руб., в первом полугодии этого года — 1,4 млрд руб.

Но это в том числе за счет роста цен, хотя по большому счету маржинальность бизнеса падает. Например, мы сейчас на будущий год покупаем минеральные удобрения, и по некоторым позициям рост цен 100% и больше.

Да, крупнейшие химические компании заморозили цены. Но они заморозили их на высоком уровне. Есть и другая проблема. Мы используем около 10 тыс. тонн аммиачных удобрений в год, сейчас закупили 2,5 тыс. тонн. Больше в продаже нет. Нам обещают, что, возможно, в декабре вопрос как-то решится, но как — мы не понимаем.

— Чем вызвана нехватка?

— Мы считаем, что основная причина — высокий экспортный спрос. Химическим компаниям намного интереснее за рубеж продавать, чем на внутренний рынок.

— Вы упомянули негативное влияние пошлин. Можете пояснить подробнее?

— Мы не входим в число крупнейших экспортеров, но в год вывозим около 200 тыс. тонн собственной пшеницы — достаточно серьезный показатель. В нашей себестоимости около 20%, а может, и больше приходится на валютные закупки. Цены на средства защиты растений, гербициды привязаны к доллару, и мы от этих продуктов зависим. Крупнейшие покупатели пшеницы планируют свой бизнес минимум на несколько месяцев вперед, в том числе по цене. И когда ты говоришь, что готов продать в феврале по $300, а пошлина повышается с $60 до $70, приходится снова начинать переговоры. Все это очень сильно мешает.

— Но покупатели новые цены принимают?

— Не всегда.

— С кем за рубежом вы работаете в основном?

— Так как у нас нет своей логистической компетенции, мы продаем на FOB Новороссийск, контрагенты — Турция, Ближний Восток, Африка.

— Но цены на пшеницу сейчас находятся на исторических максимумах и регулярно их обновляют. Разве это не сглаживает эффект от пошлин?

— Рост цен не вызван введением пошлин. Последняя цена была на FOB $316 за тонну, и вот с нее надо заплатить $60, в итоге остается только $256 за тонну.

— Сократился ли из-за пошлин экспорт зерна в натуральном выражении?

— Пока нет, но очень сильно в этом смысле беспокоит следующий год.

— Какие направления бизнеса сейчас основной генератор выручки «Прогресс Агро»?

— Самую большую часть обеспечивает растениеводство, на втором месте — производство сахара. Третье — семеноводство и животноводство.

— Как фиксация цен на сахара сказалась на показателях сахарного дивизиона? Какие последствия ожидаете?

— Снизилась прибыльность торговли сахаром. По всем сельскохозяйственным культурам, в том числе по сахарной свекле, идет постоянный рост себестоимости, и не потому, что мы что-то плохо делаем, а потому, что растут цены на удобрения, средства защиты растений, топливо. Плюс погодные сложности, проблемы с урожаем. Себестоимость растет, цена ограничена, соответственно, маржинальность ниже, намного ниже.

С моей точки зрения, было бы правильно посмотреть на ситуацию на полке, потому что это тоже один из факторов роста цен. И второе: если мы заботимся о базовых продуктах, слоях населения с низкими доходами, давайте не сельхозпроизводителя ограничивать, а предоставлять целевую помощь. Тогда мы с одной стороны сохраним развитие аграрного сектора, с другой — поможем потребителям.

— Как сейчас складываются оптовые цены на сахар и рентабельность этого бизнеса?

— До того уровня, который был до ограничений, цены и рентабельность не восстановились. Сейчас средняя цена — около 41 руб. за 1 кг. Раньше было 46–47 руб. за 1 кг, и это были не самые плохие годы по урожайности. В этом году все опять же не так хорошо.

— В связи с этим вы будете пересматривать программу развития сахарного дивизиона?

— Мы провели в предыдущие годы модернизацию сахарного завода, увеличили мощность. Сейчас планируем более глубокую переработку, пытаемся придумать, что делать с так называемыми хвостами. Это побочная продукция и отходы производства сахара. Жом мы гранулируем и продаем на экспорт. Сейчас думаем, что делать с мелассой.

— Что-то предпринимали в связи с пошлинами на зерно? Может, снижали долю пшеницы в посевах?

— Не снижали. Но мы пытаемся перейти на несколько другие рынки. Если раньше мы экспортировали пшеницу, то сейчас начали проект и планируем переходить на экспорт муки, готового продукта. Почему Турция может закупать нашу пшеницу, делать из нее муку и экспортировать ее в Африку, а мы нет? Речь не о смене приоритетов бизнеса. Но таким образом появляются новые направления, которые мы хотим в 2022–2023 годах создать и начать работать.

— Какие инвестиции потребуются на этот проект? У вас же уже есть мощности для переработки пшеницы?

— Мощности по переработке зерна есть, но очень небольшие. Сегодня мы получаем 100 тонн муки в сутки. Мы производим муку и продаем внутри Краснодарского края, а экспортные требования по качеству — другие. Сейчас мы начали проектирование, и, надеюсь, в 2023 году запустим мукомольное предприятие мощностью переработки 300 тонн продукции в сутки. Инвестиции превысят 2 млрд руб.

— Потребуется ли своя логистическая инфраструктура?

— Мы также можем работать через сторонние существующие терминалы, но для муки — это контейнерные поставки. Потому рассматриваем этот вариант либо создание небольших фасовочных предприятий на той стороне уже с выходом на рынок.

— А на какие страны ориентируетесь прежде всего?

— Смотрим на Юго-Восточную Азию, в частности Вьетнам, на Африку, как и все, смотрим на Китай. Хотя в КНР, мне кажется, перспективы не очень радужные, потому что страна закрывается, и, видимо, это долгосрочная тенденция. Они открывают границы и пускают импорт, только если происходит какой-то коллапс, а как только производство восстанавливается, импорт закрывается.

— Сейчас под контролем группы более 110 тыс. га. Планируете расширять земельный банк? Смотрите на какие-то активы, которые сейчас продаются?

— Смотрим, но этих активов на рынке не так много. На самом деле мы постоянно что-то покупаем. Если раньше были возможны знаковые закупки — 5–20 тыс. га, то сейчас такого нет. Покупаем в своих районах по 300 га, 500 га, 1 тыс. га.

— Это только Краснодарский край, остальные регионы юга вас не очень интересуют?

— Нельзя сказать, что они нас не интересуют. Но считаем, что для создания экономически эффективного растениеводческого подразделения нужно не менее 3 тыс. га. Пока таких объемов земли на рынке нет. Мы не стремимся быть самыми большими, для нас гораздо важнее эффективность работы.

— Какова сейчас в целом ситуация на рынке юга России, насколько остра конкуренция с другими крупными агрохолдингами?

— Мы скорее работаем параллельно, особой острой конкуренции нет.

— Вы свое мясо и молоко продаете в основном на переработку или потребителям тоже?

— 80–85% молока продаем как сырье для дальнейшей переработки крупным переработчикам юга страны, еще 15% идет на наш небольшой молочный завод. Мы в какой-то момент, когда делали генетическое исследование поголовья, обнаружили и выделили коров, которые дают молоко с бета-казеином А2. И начали производить этот продукт под брендом «Моя станица», под которым у нас работает около 30 магазинов. Начали делать всю молочную линейку А2. Аналогичная картина по мясу: сейчас 20% свинины уходит в розницу — колбаса, фарш, сосиски и пр. Планируем довести эту долю до 50%. Остальное продаем на переработку на мясокомбинаты, в мелкооптовые сети.

— Не собираетесь масштабировать сеть магазинов «Моя станица»?

— Пока магазины будут работать в нашем домашнем регионе. В ближайшие пару лет планируем открыть около 15 магазинов на Кубани. Наша концепция — хороший, качественный продукт, который еще вчера рос в поле или бегал на ферме. Этого можно добиться только благодаря быстрой логистике. Такая модель хорошо работает только через нишевый магазин рядом с домом, куда потребитель придет за молоком, мясом, сахаром, выпечкой, которая, как он понимает, была произведена почти 20 минут назад.

— Выход со своими продуктами в крупные сети вам интересен?

— Мы работаем с крупными сетями, в том числе с «Магнитом» и «Пятерочкой», на юге — в Краснодаре, Сочи и других городах. Также поставляем им продукты под зонтичным брендом «Моя станица». Есть идеи создавать и другие бренды для отдельных категорий продукции.

— Снизилась ли рентабельность животноводства из-за роста издержек?

— Да. Основной драйвер роста себестоимости — это корма. Во-первых, повлияли погодные условия. Раньше мы собирали четыре урожая люцерны в сезон, в этом году еле-еле получилось два с половиной из-за жары. Во-вторых, рост цен на импортные витаминные добавки, которые привязаны к курсу доллара.

— Возникли сложности с их закупкой или проблема в росте цен на добавки?

— Цены выросли. По каким-то позициям были проблемы, но ситуация быстро меняется.

— Реализуете ли новые направления, новые проекты помимо экспорта муки?

— Занимаемся глубокой переработкой молока, прорабатываем варианты применения сыворотки. Хорошие результаты получили в сфере генетики и ускоренной селекции. Запустили молекулярную лабораторию, где можем делать генетические тесты.

У нас есть очень большое и прибыльное семеноводческое направление. По семенам кукурузы «Прогресс Агро» занимает 5–7% российского рынка. В 2022 году выводим на рынок российскую селекцию подсолнечника, работаем с соей. В животноводстве развиваем технологии трансфера эмбрионов. Это позволяет нам получить от одной высокопродуктивной молочной коровы голштинской породы до десяти телят, чего при традиционном способе осеменения добиться невозможно.

Сейчас в целом приоритет внутри отдаем всему, что связано с технологиями, в том числе наукоемкими. Это и интернет вещей, и беспилотная техника, и спутниковый мониторинг, и пр.

— Некоторые отраслевые аналитики ждут в будущем серьезного ухудшения положения российского сельского хозяйства из-за регулирования экспорта зерна. Разделяете этот пессимизм?

— Я не очень большой пессимист на самом деле, скорее — пессимистичный реалист. Я считаю, что это ударит по сельскому хозяйству. Причины не только в ограничительных мерах. Здесь совокупность факторов. Понятно, что при условии постоянного повышения затрат ограничительные меры оставят меньше свободных денег у сельхозпроизводителя. Он меньше денег будет направлять на обновление основных фондов, на некие, скажем так, венчурные проекты.

Например, у агрария есть деньги, которые можно направить на какой-то новый проект. Проект по разным причинам не получился, предприниматель рискнул, но потерял деньги. Это нормальная практика. Боюсь, что в текущих условиях такого рода проекты прекратятся, потому что любой убыток для бизнеса будет очень болезненным.

Ситуация еще усугубилась из-за проблем в связи с пандемией, которая привела к нарушению всех логистических цепочек. Если сейчас сельхозпроизводитель хочет обновить парк техники и купить десяток тракторов John Deere — срок поставки составит восемь месяцев. То есть заплати сейчас, а получи в конце следующего года. До пандемии максимальный срок поставки составлял два месяца. Все это может не только остановить развитие сельского хозяйства, но и отбросить его назад.

Бизнес может решить: раз нет техники и денег нет, зачем производить качественную пшеницу? Гораздо проще выращивать и продавать фураж. Пессимизм есть, и риски такого рода реальны.

Фото: Дмитрий Духанин, Коммерсантъ